Призванные к другой жизни. Прикосновение к тайнознанию - Евгений Панов

Учреждая в России первое ресурсное, вернее, горное ведомство, Берг-коллегию, Петр I дозволил «всем и каждому» отыскивать, добывать и обрабатывать металлы и минералы, «дабы Божие благословение под землею втуне не оставалось». Государевы льготы и привилегии привлекли к поиску природных кладовых любознательных и предприимчивых людей. Отечественная практическая геология началась с Урала, а почти за два столетия потомки первых рудознатцев добрались до глухих углов империи. Там, где находили месторождения, начиналась новая жизнь, возникали поселки и города, прокладывались дороги, рождалась индустрия, которая не только догоняла европейскую, но нередко и превосходила ее. Развивалась типичная цепная реакция, возникающая с появлением геолога и приводящая к системному эффекту.

Со времен Петра запасы в России готовились для будущих поколений – это тоже цивилизационная особенность страны, сознательно развитая из каких-то первоначальных задатков. Мы же, к нашему стыду, ее глушим, проедая то, что оставили нам предки. Мы не выполняем свой долг перед потомками. Пока. Но, вернувшись на путь развития, начнем выполнять. Придет срок – проявится политическая воля, найдутся деньги, структуры и люди. Никуда не денемся…

Никуда не уйти нам и от наведения мостов, и не только для соединения разбросанных по миру частей Русской Ойкумены, но и для того, чтобы связать в нашей собственной стране Север с Югом, Магадан с Калининградом, тундру со степью, а кроме того, прошлое с настоящим, настоящее с будущим, будущее с прошлым. Это первостепенный долг русского ума и коренная задача развития.

Принцип этнической терпимости

Никуда не уйти и от многонациональности России – такой она была и такой останется. Российская цивилизация полиэтнична. Поэтому государству, хочешь, не хочешь, всегда приходилось заниматься национальными проблемами и иметь национальную политику. Причем, надо признать, весьма успешную.

Во времена московского князя Ивана Калиты принципы национальной политики фактически переросли в новый принцип строительства государства. Л. Н. Гумилев назвал его «принципом этнической терпимости». И поскольку страна наша, скажем еще раз, в обозримом будущем, а то и навсегда останется этаким «Вавилоном», плавильным котлом языков и народов, нам необходимо сегодня внимательно приглядеться к принципам Калиты. Они тоже из тех наследственных черт, которые надлежит беречь, развивать и использовать. Именно принципиальная этническая терпимость, как полагают исследователи (например, А. Жарников), позволила Москве закрепить свое лидирующее положение среди русских княжеств, получить поддержку не только с их стороны, но и со стороны самых разных народов Евразийского континента, стать для них на многие столетия истинным центром притяжения.

Иван Калита и его последователи стали набирать служилых людей исключительно по деловым качествам, независимо от племенного происхождения, разреза глаз или оттенков кожи. Все они – и славяне, и выходцы из Орды, и литовцы, и представители северных племен на княжеской или государевой службе были абсолютно равны. У них были одинаковые права и обязанности, равные шансы сделать карьеру и положить начало новому московскому роду, одинаково доброжелательное расположение начальства и самого государя.

Для поступления на службу необходимо было принять православие. Принявшие становились полностью своими, полноправными членами единой общественной системы, существующей и развивающейся как большая семья. Но и не придя к православной церкви, можно было спокойно жить на Москве, заниматься своим делом, здравствовать и богатеть, – никто никого по религиозным или конфессиональным мотивам там не преследовал, только вот на государственную службу иноверец поступить не мог. Все вершилось сугубо добровольно: хочешь быть нашим, русским – милости просим, ты нам подходишь; не хочешь – никто тебя не неволит, огнем и мечом в свою веру не обращает. Но и ты уважай иную веру и своих обычаев никому не навязывай.

Простые, мягкие и уважительные принципы терпимости оказались очень привлекательными. Со всех концов Евразийского континента потянулись в Москву люди особого склада: активные, непоседливые, ищущие, главным образом, не богатства, не сытого покоя, а возможности проявить себя с полным размахом. Да и что мог предложить им московский князь? В лучшем случае – дать «корм» с небольшой деревеньки. Зато на службе можно было развернуться по-настоящему, и пришлый народ поступал на службу. Именно служебный долг, государственные обязанности делали для них Московское княжество своим, а государство переставало воспринимать их как наемников. Государство не интересовало этническое происхождение человека и его прошлое, интересовало лишь его качество

Вот так, благодаря стечению объективных обстоятельств и сознательно проводившемуся в жизнь принципу этнической терпимости, на Москву потянулись разноплеменные пассионарии, готовые браться за сверхзадачи и способные терпеть сверхнапряжение, требуемое для их выполнения. Люди иного, непассионарного склада здесь обыкновенно не приживались, они были не нужны зарождающейся империи, да и она сама не представляла для них интереса. А вот прижившиеся пассионарии внесли заметный вклад в возвышение Москвы. Во многом их трудами она сумела обойти более богатых, родовитых, сильных соперников. Больше того, стала ядром новой российской государственности. В Москве возникает и быстро разрастается когорта деятелей, наделенных энергией, отвагой, а главное, неукротимой волей к объединению. Пассионарное ядро будущей России – поначалу этнически разнородное, но со временем переплавившееся в общем «котле» и отлившееся в новые формы – начинает ощущать себя единым целым. И неотъемлемой часть мироощущения «целого» стала этническая терпимость.

Она вошла в плоть и кровь России и послужила решающим фактором создания могучего многонационального государства, когда «под руку белого царя» пришли уже не отдельные пассионарии, а целые народы. Они веками жили бок о бок и продолжают жить сейчас, не тяготясь соседством. Правители – другое дело. У них свой интерес, свои резоны. И у так называемых «элит» – свои. А у народов интерес все тот же – общий. И общие заботы. И общие постсоветские проблемы. Народы без сожалений о «независимости» вернулись бы в общую многонациональную страну, как возвращаются в милый сердцу отчий дом.

«Не насиловать народного быта…»

Развитие торговли на Руси, то есть превращение обмена в экономическое явление, сопутствовало процессу собирания земель под руку Москвы, хотя сама торговля, разумеется, существовала испокон века. Знаменитый путь «из варяг в греки» был торговым путем. На торговле держалась вся Киевская Русь, пишет в своей книге «И есть и будет» Георгий Федотов – мыслитель из плеяды вынужденных эмигрантов первой половины ХХ века. Федотов превозносит великое прошлое торгово-промышленного класса России, «купеческий дух», внесший огромный вклад в русскую культуру, напоминает, что в ХУI – XУII веках иностранцы поражались коммерческим способностям русских и их страсти к торговле. Действительно, было чему поражаться: еще в 1662 у нас году появился первоначальный зародыш капиталистической биржи – так называемый Новый Гостиный двор в Москве.

Петр Первый, познакомившись с европейской жизнью, задумал строить в России биржи по голландскому образцу и тем самым начать организованное построение капитализма в России… которое не окончено до сих пор и неизвестно, будет ли закончено вообще. Нам, современникам, свидетелям и участникам третьей попытки, это не ясно, и некоторые из нас допускают, что капитализму у нас появиться не суждено… Не суждено генетически. Другая цивилизация, и все тут. Купеческий дух, торговля – одно, либеральный дух, спекулятивный капитализм – другое… Но поживем – увидим, а сейчас вернемся к капиталистическим планам Петра.

К первой попытке пересадки европейских порядков на российскую почву (что тоже приходится признать наследственной чертой Отечества) приступили в 1703 году, когда появилась эта самая «проголландская» биржа. Она оставалась единственной на протяжении почти столетия, что, согласитесь, говорит об интенсивности процесса капитализации. Следующие пять бирж открываются лишь в ХIХ веке. Одна из них, Рыбинская, оказывается мертворожденной, ее никто не посещает, она тихо сходит на нет, ее со временем приходится открывать снова – так следует из обстоятельного труда Л. Зайцевой «Биржа в России, или падение Святой Руси. В документах и публикациях конца ХIX – начала XX века», выпущенного в 1993 году Институтом экономики РАН.

Империя не приняла европейских планов императора. Ни экономически, ни нравственно она не нуждалась в капитализме и в его форпостах – биржах. «Душа биржи – спекуляция», – утверждал российский экономист Ю. Д. Филипов в 1912 году. Поэтому не возникает резонанса между ней и «душой России» – в понимании Н. А. Бердяева. Настоящее повсеместное развитие бирж начинается после 1861 года, когда стране буквально силой навязывают капиталистический путь, а точнее, в конце ХIX – начале XX века. Только с 1905 по 1913 год их появилось больше сорока. Русских купцов, фактически принуждением, загоняют в биржевые здания. Мало того, всю деятельность бирж подчиняют государственному контролю и регламентации. Несмотря на это, купцы воспринимают их своеобразно, как свои профессиональные собрания, «клубы», способствующие «успешнейшему движению торговых дел»… и продолжают их игнорировать. В докладе министру финансов, поданном в 1902 году, сообщается, что из 17 проверенных бирж только 10 имеют более-менее посещаемые собрания; на 14 биржах наблюдается уклонение торговцев от записи в члены биржевого общества. В докладе предлагалось принять против уклоняющихся от капиталистического пути купцов определенные воспитательные меры.